– Ты совсем охуел! – Медина врывается в кабинет, – у меня все ещё по-мазохистски нет привычки запираться, – и трясет табличкой «Шлюшечная за углом», которая около месяца висела на входе и указывала на клуб конкурента. Кажется, он тесно связан с Джонатаном Грантом, и все совпадения исключительно случайные!

– Я думал, она прибита, – вздыхаю и откладываю телефон, который уже полчаса то кручу на столе, то перепровряю на отсутствие новых входящих. Если бы в ее смс не было названия моего клуба, можно было бы ждать «ой, не тебе». А тут-то чего?!

– Сейчас будет! К твоим яйцам! – табличка с грохотом летит аккурат на стол. Медина останавливается руки в боки и выжидательно на меня смотрит. Ещё и издевательски вскидывает брови: я ебу, что на этот раз я сделал не толератно, не экологично, не тактично, не... Да хуй знает, какие ещё "не" водятся в этой цветной голове?

Меняю вальяжную позу, сдвигаю ноги и придвигаюсь к столу, оперевшись на сложенные предплечья.

– Интересно. Причина? – предпринимаю попытку вывести ее на разговор по существу, пока она не исчерпала части тела, куда вербально приколотит на меня эту табличку. С тех пор, как я вообще сказал ее прибить. Надо отметить,с Мединой это работает в четырех случаях из пяти.

– Девушка на входе утверждает, что ты зарезервировал ее на всю ночь! – я моментально понимаю, о чем она, но не спешу ничего говорить. Только непроизвольно проскальзывает мягкая улыбка, и Медина взрывается.

– Ты понимаешь, что полностью несёшь ответственность за распространение сексуального рабства в мире?!

Давлю смех.

– Да?

– Да! И к тому же, – добавляет после короткой паузы гораздо тише. Я ей благодарен, что в этот раз мы обходимся без лекции на тему, что любая проституция – это рабство, психологическое и физическое насилие, индустрия, полная алкоголя и наркоты, – замечает управляющая ночным клубом, – и что каждый тайский мальчик из глухой деревни, который меняет пол, чтобы в Бангкоке зарабатывать телом с белых цисгендерных мужчин-туристов на еду братишкам и сестрёнкам на моей совести. Я помню. Такое не забывается. Гложет каждый день, аж просыпаюсь в холодном поту!

– ... она требует целый столик на ночь, а у меня и так полная посадка даже за баром. Вчера был День сурка, а позавчера вообще Национальный день свободы! – день подписания декларации об отмене рабства. Если поискать, сегодня тоже День менее существенного чего-то. Медина зашивается. Столов после реконструкции действительно оставили мало. Понимание отражается на моем лице, только вот ирония никуда не девается. За тем, как Медина скачет с позиции защитника всего и всея на роль обычного задолбавшегося,– и все равно фаната своей работы, – менеджера каждый раз забавно. В ответ она огрызается напоследок.

– Так шлюха твоя?

Если переспрошу, которая, скандал разрозится с новой силой. С тех пор, как эскорт выведен за пределы Фенистерре, в составе рабочих лошадок произошли некоторые изменения, но многих Медина ещё помнит. И обязательно мне припомнит судьбу каждой.

Мэриголд полезно помариновать на входе. Я не был уверен, что она вообще доедет. Сообщение явно было отправлено сгоряча, и если она не выходила из «шлюшечной» за углом после семейной ссоры с Джонатаном, то могла успеть остыть. А с тех пор, как оно пришло, – прочитал я моментально, загоревшихся галочек достаточно, чтобы не отвечать, – минуло не меньше получаса. Пробки во Фриско как ещё одно характерное стихийное бедствие. Ожидание на входе среди поддатых хопперов должно было разжечь ее заново, на этот раз, праведным гневом в мою сторону. Однако во всем нужно соблюдать меру. С молодости ощущение брошенной Мэриголд воспринимает очень остро.

– Шлюха – не знаю, – пожимаю плечами. – Жена – моя.

Медина тупо смотрит на меня и пару раз выразительно моргает. С тех пор, как кто-то заметил шрамы у меня на руках и поделился с коллегой, по клубу множились слухи о причинах их появления и в обсуждении участвовали весь коллектив. Включая «аутсорс». Лидировало мнение, что винной тому тяжёлый развод: кольцо на правой руке и селф-харм. Сейчас Медина очевидно делает ставки, это я не ношу кольцо на левой в новом браке или возобновил общение с женщиной, которая довела до причинения себе увечий.

– Может, ее сразу сюда? – выдает нелогичный итог.

– Давай лучше в стекляшку.

Я выхожу на широкий балкон по периметру всего второго этажа из глубины коридора, сворачиваю влево между редко расставленных столиков и иду прямо в свое отражение. Часть балкона с трёх сторон застеклена от пола до потолка звуконепроницаемыми зеркалами Гезелла, найти в «переговорную» вход сложно, если не знаешь, куда нажать. Для увлечённых друг другом клиентов на втором этаже случится немного магии, если они заметят. В правой руке бутылка бурбона, в левой средним и указательным сцеплены два бокала. Все из кабинета: если спуститься к бару, можно увязнуть. Толкаю плечом дверь, и когда она за мной закрывается, прибивает ощущение, как под водой. Глухота и замыленная потемневшая картинка. Не сразу загорается неоновая переливающаяся подсветка по единственной реальной стене. Звякаю бутылкой и бокалами о стеклянную столешницу низкого столика в центре и располагаюсь в кресле на другом конце комнаты, напротив двери.

Первой вижу Медину, которая, несмотря на занятость, все равно ведёт гостью лично и лишает меня удовольствия посмотреть, как злая ведьма будет расколдовать чёртову стену. Но Мэриголд... Не похоже, что она в ярости, наоборот, озабочена и даже подавлена. Постукиваю по подлокотникам.

– Спасибо! Дальше я сам, – вскакиваю с места, едва дверь приоткрывается, и замираю в ожидании, что Мэриголд скажет. Медина закатывает глаза, мотает головой и быстро ретируется. Хорошо, руки не подняла, сдаваясь. С семейкой боссов все всегда сложно – не вывозит в это влезать.

– Привет? – хмурюсь.

– Знаешь, может, лучше шоты? – задумчиво кручу бутылку бурбона впоследствии. Не подходит ее настроение, чтобы тянуть бокал полночи. Тут скорее инстинктивное движение опрокидывать дозу в себя целиком. На дне гранёного стакана она будет выглядеть не серьезно, а серьезная доза гранёного стакана прикончит Мэриголд раньше, чем кончится ее резерв на бывшего мужа.